Эти проверки тем не менее кончились арестом Делиля. В письме епископу от 10 марта 1711 года последний известил своего покровителя, что арестован в Ницце по приказу короля, и просил его незамедлительно ехать в Париж, взяв с собой пузырек «металлического порошка», чтобы он, Делиль, мог «открыть королю тайну». Епископ в письме Ноантелю от 14 марта выразил свое недоумение по поводу случившегося, уверяя, что враги и завистники таким образом нарочно хотят ожесточить «философа», чтобы он «умер от досады» или сошел с ума, будучи от природы недоверчивым и чувствительным. Добрый прелат добавлял, что через сутки выедет в Париж, чтобы добиться аудиенции у короля.
11 апреля Делиля доставили в Бастилию. С ним обращались хорошо, давая понять, что король хочет видеть продолжение его опытов здесь, в Бастилии, для чего ему будет доставлено все необходимое. Волей-неволей Делиль взялся за дело.
В течение всего лета и начала осени он под наблюдением нескольких чиновников (в том числе и приехавшего епископа) изготавливал «металлический порошок». Было замечено, что он использует ртуть, селитру, мышьяк и серу. 29 октября в комнату коменданта поставили маленькую печь, и началась переплавка порошка в золото. Комендант должен был собственноручно заносить все подробности опытов в протокол. Что касается епископа, то он был так уверен в познаниях Делиля, что часто во время работ падал на колени и просил Бога о благословении его трудов и даровании успеха.
Несмотря на эти горячие молитвы, опыты не удались. 27 января 1712 года было решено устроить Делилю первый допрос по всей форме. С этого времени Делиль сделался приметно грустен и не говорил ни о чем, кроме смерти.
Утром 30 января у него сделалась сильная рвота, под вечер он почувствовал слабость, потерял способность речи и умер так тихо, что его смерть обнаружили только на следующий день.
Все использовавшиеся им материалы вместе с описанием метода его работы были сданы начальнику полиции д'Аржансону. При повторении опытов было получено золото 22-й пробы. Д'Аржансон переслал его генеральному контролеру финансов с письмом, где называл Делиля обманщиком, употребившим во зло доверие многих особ.
Первый беглец
Невыносимые условия заключения, а еще более – любовь к свободе и ненависть к королевскому произволу, побуждали некоторых узников своими силами добиваться освобождения. Примером проявленной ими при этом замечательной изобретательности, терпения и мужества может служить история графа Дюбюкуа.
В двадцатипятилетнем возрасте этот молодой человек, прежде отличавшийся весьма беспорядочным образом жизни, неожиданно для всех сделался монахом картезианского ордена. Но обет молчания и строгая дисциплина скоро наскучили ему, и он снова поступил на военную службу – в один из королевских отрядов, действовавших против контрабандистов.
По дороге к месту назначения Дюбюкуа услышал, что солдаты его полка арестовали шайку контрабандистов. Раздосадованный тем, что ему не пришлось принять участия в драке, Дюбюкуа неосторожно сказал в присутствии старосты деревни, где он остановился на ночлег, что, будь он начальником контрабандистов, солдатам пришлось бы несладко. Староста тотчас велел арестовать подозрительного говоруна. К несчастью для Дюбюкуа, при нем обнаружили некоторые бумаги, свидетельствующие о том, что он интересуется политикой, – в то время этого было достаточно, чтобы счесть человека преступником. К тому же благодаря своенравному характеру арестованного он за какой-нибудь час приобрел репутацию величайшего злодея.
С этого времени и начались его приключения или, точнее, злоключения. Конвой, сопровождавший Дюбюкуа в Париж, остановился для ночлега в Мелюне. Графа приковали за ногу к ножке кровати. Ночью, когда все заснули, арестант приподнял кровать и снял с ножки цепь. Никем не замеченный, он добрался до окна, но здесь случайно наступил на спящего сторожа. Солдат поднял тревогу, и Дюбюкуа схватили.
В Париже его сдали в форт Левек в качестве арестанта. После первого же допроса Дюбюкуа причислили к категории неисправимых и подвергли одиночному заключению. Предприимчивый узник решил бежать из форта во что бы то ни стало. Помещение, где он находился, примыкало к чердаку, в котором имелось слуховое окно. Ночью Дюбюкуа поджег дверь комнаты вокруг замка, выломал его и таким образом сумел выйти в коридор. Затем он поднялся на чердак, сделал из найденных там тюфяков длинную веревку и спустился с шестого этажа по стене, утыканной гвоздями. Когда он достиг земли, его одежда превратилась в лохмотья, и громкие насмешки мальчишек, сопровождавших его по улицам Парижа, только чудом не привлекли к нему внимания полиции.
Девять месяцев он скрывался в городе у друзей, посылая королю одно за другим прошения, в которых требовал расследования по своему делу; все они оставались без ответа. Наконец Дюбюкуа покинул Париж с намерением пробраться за границу, но в Ла-Фере был арестован по недоразумению: его приняли за другого. Не ожидая допроса, Дюбюкуа решил бежать из тюрьмы. Он благополучно пробрался на тюремную крышу, но, когда стал спускаться по кровельному желобу, одна женщина увидела его и подняла тревогу. Беглеца схватили и водворили на место. Тогда он вылез через отдушину в камере и бросился в ров, наполненный водой; однако та же самая женщина вновь оказалась рядом и вторично выдала его солдатам. На этот раз Дюбюкуа отправили в Бастилию, которая одна была достойна содержать такого арестанта.
В Бастилии его для исправления сначала подвергли одиночному заключению; на его содержание выделили ежедневно всего три ливра. (Это было время комендантства Бернавиля, когда-то служившего лакеем у маршала Бельфона.) После первого допроса его посадили в одну комнату с тремя другими заключенными, которых Дюбюкуа сразу же стал склонять к побегу. Но один из них выдал его, и Дюбюкуа снова очутился в одиночке, где, вероятно, и сгнил бы, если бы ему не пришла в голову удачная мысль разыграть роль умирающего. Испуганное тюремное начальство вновь перевело его в общие комнаты. Дюбюкуа сразу возвратился к прежнему плану, однако теперь он не спешил, решив тщательно подготовиться к побегу. Под различными предлогами переходя из камеры в камеру, он изучал их обстановку и приобретал знакомства среди заключенных.
Наконец он обосновался в одной комнате с ирландцем и немцем. Немец пришелся ему по душе, но ирландец положительно не нравился. Чтобы избавиться от него, Дюбюкуа так перессорил его с немцем, что дело между ними дошло до дуэли. Оружием были избраны ножницы, разломанные и прикрепленные к двум поленьям. Готовые к бою, противники встали в позицию, как вдруг Дюбюкуа поднял такой страшный крик, что прибежали тюремщики и развели дуэлянтов.
Дюбюкуа пожаловался на ирландца, называя его бешеным сумасбродом и требуя удалить его из комнаты. Надо сказать, что две недели назад он сообщил майору свое намерение обратить немца-еретика в истинную веру, поэтому тюремщики поспешно переселили ирландского буяна, мешающего душеспасительным беседам. Оказавшись с немцем с глазу на глаз, Дюбюкуа открыл ему свое намерение бежать и нашел в бароне Пекене (так звали немца) преданного помощника.
Сообща им удалось проломить отверстие на месте окна, заделанного в этой комнате по приказу предусмотрительного Бернавиля. Но барон неосторожно поделился планами побега с соседями на верхних и нижних этажах, с которыми он имел обыкновение разговаривать через каминную трубу. Среди них вновь оказался предатель, однако Дюбюкуа избежал наказания, объявив, что немец склонен к галлюцинациям. Все же их перевели в другую башню.
Здесь оба товарища прежде всего вынули из печи железные скобы, а из досок кровати устроили подмостки, на которых они терпеливо пробивали стену этими скобами, а также гвоздями, обломками ножей и какими-то медными дощечками, которыми Дюбюкуа запасся, когда кочевал из комнаты в комнату. Лестницу они изготовили из веревочек, снимаемых ими с горлышек бутылок, и из кусочков одежды; кроме того Дюбюкуа пользовался всякой возможностью отрезать полоску от своей простыни, прятал салфетки, щипал корпию из старого белья и т. д. Лестница хранилась друзьями под плитой, вынутой ими из пола ценой величайших усилий.